Я вообще никогда никого не слушался, ни дур, ни умных, иначе я не написал бы даже «Крокодила».
К. И. Чуковский
Я вообще никогда никого не слушался, ни дур, ни умных, иначе я не написал бы даже «Крокодила».
К. И. Чуковский
— Наливай! — приказала поставленным учительским голосом хозяйка квартиры Антонина Павловна и водрузила на стол бутылку водки. — За нас красивых, за бешеный успех!
Подруги, они же — бывшие одноклассницы, они же — нынешние коллеги и школьные учительницы, одобрительно усмехнулись. В маленьком уральском городке вместе учиться, а потом и работать — обычное дело. Некоторые даже замуж выходят за одного и того же персонажа — по очереди. К счастью, это не про них, гордых и одиноких.
Тихая Раиса Петровна педантично собрала в щепотку крошки с цветастой клеенки и попыталась угостить ими кота Пуфу, чинно занимающего за столом четвертый стул. Кот отвернулся.
— Водку по утрам пьют или аристократы, или дегенераты, — заметила она.
— Так уже не утро — обед! — Деятельная Галина Борисовна привычно забренчала стопками, перетасовала миски с солеными огурцами, квашеной капустой и хреновиной и похвалила: — Вот это я понимаю — хреновина. Один только запах нос прочищает! Молодец Тонька!
— Не говори, — поддакнула Раиса Петровна. — На той неделе была у Платонова. Не хреновина, а одно название. Не иначе его жена хрен с морковкой перепутала.
Хозяйка квартиры Антонина Павловна упустила момент, когда слова подруг превратились в монотонную бессмысленную трескотню. Она смотрела в окно на заснеженный двор с тропинкой по диагонали. По тропинке шел сосед Колька с целлофановым пакетом. Опять у кого-то на выпивку занял. Или люстру повесил за бутылку. Он по части электрики мастер. Говорят, может счетчик так запрограммировать, что тот днем будет крутиться вперед, а ночью назад, и никакой проверяющий не догадается, что хозяева финтят.
Под окном покорно склонила ветви заиндевевшая рябина. Подмороженные ягоды уже сластят. Недаром птицы так нещадно расклевали гроздья. Белый наст под рябиной испещрен красным.
Антонина Павловна очнулась, когда Раиса Петровна требовательно толкнула в плечо.
— Слышь, Пална? Что скажу — упадешь!
— Уже спотыкаюсь, — икнула Антонина Павловна и с раздражением дернула посеревшую от пыли кружевную занавеску. Зимнее солнце назойливо светило в глаза.
— Помнишь Сашку Cоколова? — не унималась Раиса Петровна.
Сквозь алкогольный туман донеслись пронзительные крики: «Сашка-а! Не уезжай!» Зареванные девчонки на перроне вешались на шею высокому широкоплечему блондину. Одна даже потребовала: «Забери меня в Москву!» Тот щурил на солнце прозрачно-голубые глаза в обрамлении пушистых песочных ресниц и виновато улыбался. Тонька стояла поодаль. Невысказанное застряло в горле неуклюжим угловатым комом — ни сглотнуть, ни закричать. Тогда впервые в жизни она ощутила безысходность. Позже это чувство станет привычным.
— Кто ж его не помнит, — равнодушно буркнула Антонина Павловна и прижалась к ледяному стеклу горячим лбом.
«…плавлю лбом стекло окошечное.
Будет любовь или нет?
Какая —
большая или крошечная?»
Когда учительница литературы Галина Михайловна читала вслух Маяковского, Тонька решила, что обязательно тоже станет преподавать литературу и вот так же читать детям, и они вот так же будут слушать, забывая дышать. Кажется, даже получалось. В прошлую пятницу Толик Смирнов подошел после урока и уточнил, как имя «того чувака», который написал «Облако в штанах». Сказал, будто собирается «в Инстаграм запилить». Наверное, это и есть успех. Только какой-то перекроенный на современный лад.
Пронзительный преподавательский голос Раисы Петровны снова прервал воспоминания:
— Так вот — Сашка Соколов в феврале на вечер встречи выпускников приедет. Мне Платонов сказал. Он из соцсетей не вылезает, поэтому в курсе всего.
— А что ему остается, если его жена даже с хреновиной справиться не может? — вставила Галина Борисовна, поднесла к носу рюмку с водкой и зачем-то принюхалась.
Раиса Петровна хихикнула:
— Ой, не могу — уже представляю, как наши бабы в обмороки попадают. Так ведь к тому же он недавно развелся. Информация проверенная — Интернет! Наденут все лучшее… в стиле «порноколхоз». Чувствую, посмеемся!..
Антонина Павловна поняла, что машинально кусает пересохшие губы, когда ощутила солоноватый привкус. Боли не было. Водка — отличный анестетик. Жаль, не для души.
Оглушить бы эту глупую девчонку, что все еще стоит на перроне, не может проглотить ком в горле и мысленно твердит: «Пожалуйста, ну пожалуйста, не уезжай!»
— Ну, за вечер встречи! — предложила Галина Борисовна, но Антонина Павловна проигнорировала тост — наклонилась вперед и прищурилась. Не показалось! По подоконнику вдоль рамы, прихрамывая, ползла… муха. Самая настоящая живая муха. Какая может быть муха в январе? С чего она проснулась?
Поразмыслить на эту тему не удалось, потому что Раиса Петровна скрутила полотенце и ударила по подоконнику так резко, что муха даже вжикнуть не успела.
Задремавший было Пуфа вздрогнул и на всякий случай спрыгнул под стол.
Антонина Павловна вскочила.
— За-зачем? Зачем ты это сделала?
— Что? — изумилась Раиса Петровна, аккуратно пристраивая полотенце на спинку Пуфиного стула.
— Тонь, давай, поднимай, — потребовала Галина Борисовна. — Пьем за тебя — за хозяйку!
— Девоньки, извините, мне что-то нехорошо. Идите домой, а?
— Тонь, ты чего? Может, помочь?
— Не надо.
— Может, врача?
— Просто уйдите! — гаркнула Антонина Павловна, как на вконец распоясавшихся учениц, и прошептала: — Уйдите ради Бога.
Раиса Петровна с грохотом встала из-за стола:
— Пойдем, Галь. У некоторых совсем крыша поехала. Так и до белой горячки недалеко.
Подруги немного пошуршали в прихожей и хлопнули дверью.
Пуфа вылез из-под стола и занял свое место на стуле.
Антонина Павловна налила в стакан кипяченой воды из трехлитровой банки. Выпила. Лучше не стало. Голова казалась каменной.
Больше всего хотелось залпом опустошить бутылку, упасть и забыться долгим сном. Желательно до следующей жизни.
Вместо этого она забралась на стул и, чихая от пыли, принялась снимать с карниза посеревший тюль. Стиральная машина, как назло, сломалась — придется Кольку звать. Она бросила грязное кружевное облако в ванну, засыпала порошком, налила горячей воды и вернулась к окну. Снова по диагонали через сверкающий белый двор семенил Колька, только в обратную сторону. Легок на помине. Мешок все так же порхает. Видать, не раздобыл-таки выпивки.
Антонина Павловна придвинула стакан и потянулась к бутылке. Больше половины еще осталось. Открутила крышку, но наливать не стала — крепко завинтила обратно. Потом достала еще две бутылки из кухонного шкафа и одну из холодильника, сложила в пакет и вышла в прихожую. Поглядывая в зеркало на отдаленно знакомую женщину с припухшими веками и растрепанными волосами, пронизанными ранними серебряными нитями, обулась, накинула длинную дубленку. На голову водрузила норковую шапку, почти такую же, как у Галки, Раи и большинства женщин их городка.
«…с лицом, как заспанная простыня,
с губами, обвисшими, как люстра…»
На улице нещадно светило солнце. Мороз ударил наотмашь — привел в чувство. Камень в голове скукожился и вжался в затылок.
Возле подъезда стояли мужики. Среди них Колька.
— Николай, — звучно обратилась к нему Антонина Павловна. — Это тебе.
— За что? — удивился он, плохо скрывая ликование.
— За то, что, когда протрезвеешь, придешь ко мне чинить стиральную машину.
— Это теперь так называется? — загоготали его приятели.
— Цыц! — Колька принял пакет, заглянул внутрь и присвистнул. — А че так много? Одной бы хватило.
— Хочешь вернуть? — усмехнулась Антонина и сглотнула. Мороз пробрался под дубленку. Сейчас бы в самый раз «двадцать капель», как говорит Галина Борисовна.
Колька попятился.
— Братцы, налетай, пока Тонька не опомнилась! Аттракцион неслыханной щедрости!
В понедельник в школьной столовой Галина Борисовна громко возмущалась, инспектируя стол.
— Антонина, ты чего это — чай без сахара, второе без хлеба — худеешь, что ли?
Раиса Петровна прищурилась и подозрительно протянула:
— Смотри-ка, и волосы покрасила. В субботу еще седина виднелась.
Антонина Павловна поворошила вилкой морковь по-корейски. Хорошая закуска. Жаль, дала себе обещание…
Тут Раиса Петровна захихикала, вернее даже — захрюкала.
— До меня дошло! Слышь, Борисовна? Тонька-то к встрече выпускников готовится! Небось на Сашку Соколова хочет впечатление произвести?
Антонина Павловна подумала, что морковь по-корейски куда лучше смотрелась бы не в тарелке, а на физиономии Раисы.
— Ага, прям сплю и вижу, как замуж за него выхожу, — фыркнула она и слепила презрительную улыбку.
После большой перемены мрачно читала на уроке притихшим десятиклассникам:
«Вошла ты,
резкая, как “нате!”,
муча перчатки замш,
сказала: “Знаете —
я выхожу замуж”».
После уроков наведалась в строительный магазин. Пока добралась до дома, руки онемели от тяжести. Зато краски чуть ли не на весь подъезд хватит.
До ночи красила давно испоганенные темно-зеленые стены, на которых — местами нецензурно — сообщалось, кто кого и до какой степени любит или ненавидит, — в дикий сиренево-розовый.
Утром вышла и с непривычки ахнула — не подъезд, а дорога в рай.
«Мария, ближе!
В раздетом бесстыдстве,
в боящейся дрожи ли,
но дай твоих губ неисцветшую прелесть:
я с сердцем до мая ни разу не дожили…»
Через две недели шла в школу на встречу выпускников на слабых ногах. После парикмахерской, в новом платье — почти «маленьком черном», с маникюром и даже, на всякий случай, в красивом белье.
«Невероятно себя нарядив,
пойду по земле,
чтоб нравился и жегся…»
Колени так и подгибались. Хорошо, что не «дернула» для храбрости, а то бы и вовсе ноги не держали. Впрочем, с той субботы она больше не держала дома спиртного и на всякий случай отказывалась от посиделок с подругами.
Щеки горели, как у не выучившей урока школьницы у доски. Снежинки таяли, едва коснувшись лица, и она волновалась, что макияж поплывет.
«… на ресницах морозных сосулек
Слезы из глаз —
Да! —
Из опущенных глаз водосточных труб».
Весь вечер сидела как на иголках. Под витиеватые тосты поднимала стакан с водой. С каждым хлопком двери то умирала, то воскресала. Сама себе казалась старой гитарой, струны которой терзал неопытный музыкант: натягивал до невыносимости, отпускал и снова почти рвал, игнорируя стоны.
Не пришел.
Она поднялась и нарочито медленно двинулась к выходу.
«Видите — спокоен как!
Как пульс
Покойника».
По дороге домой зашла в «Монетку», купила самую большую бутылку водки и побрела домой.
Остекленевшими глазами посмотрела на сиреневые стены подъезда. Неужели она и впрямь допускала мысль?..
В прихожей укоризненным взглядом встретил Пуфа.
— Ой, только не сейчас, — отмахнулась Антонина Павловна.
Не снимая сапог, прошла в кухню, грохнула бутылку на стол и — моргнула от неожиданности. В черноте за окном, обрамленным свеже-накрахмаленным тюлем, летали пушистые белые мухи.
— Мяу, — сказал Пуфа.
— Ты прав, — отозвалась она, шагнула к раковине, открыла бутылку и опрокинула вверх дном.
Резкий запах ударил в нос.
Бутылка опорожнялась с утробным бульканьем. Рука было дрогнула, но тут же пальцы так сжали остекленелую тварь, словно пытались расколоть стекло.
«Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце — холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское».
На следующий день в учительской Галина Борисовна делилась с Раисой Петровной:
— Совсем у нашей Антонины крыша поехала. Так сказать, на старости лет. На работу не вышла — сказалась больной.
— Ну, понятно — пьяная валяется, — понимающе хмыкнула Раиса Петровна. — Вчера не одна она расстройство заливала. Соколов-то так и не явился. И правильно сделал. Живым-то не ушел бы.
— Да ну тебя, Рая. Все совсем не так. Говорю же, плохо дело. Антонина сказалась больной, а сама в железнодорожные кассы поехала — билет в Москву покупать.
— Врешь!
— На спор?
— А давай. Кто проспорит, с того бутылка водки.
— Кто бы сомневался. Ладно, звони!
Раиса Петровна набрала номер и прижала трубку к уху.
— Алло, Тонь? Ты сейчас где? Ну и дура. Из-за тебя я проспорила Борисовне. — Она обескураженно посмотрела на подругу и подытожила: — С меня водка.
Спустя месяц в четверг после работы Раиса Петровна и Галина Борисовна культурно выпивали, с сожалением вспоминая Антонину Павловну.
— Какая компанейская была.
— А как душевно мы у нее собирались.
— И какая ж оказалась дура, — возмутилась Раиса Петровна. — Потащилась черт знает куда. Никому она там не нужна. Особенно Сашке Соколову. На кой ему Тонька, когда у него поди от моделей отбоя нет. Вот увидишь, приползет обратно, как миленькая. Ой, Галь, давай наливай! Как там Тонька говорила? За нас красивых, за бешеный успех!
Ночью Раисе Петровне приснился сон.
Включает она телевизор, а там новости и знакомое лицо мелькает. Так мол и так, вещает диктор, бывшая учительница Антонина Павловна открыла в Москве уникальную гостиницу для животных под названием «Ученый кот». Говорят, читает своим подопечным стихи. Владельцы замечают, будто питомцы преображаются, становятся более одухотворенными, даже кролики перестают вступать в беспорядочные связи, а один попугай начал вдруг Маяковского цитировать:
«Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово?
Птица
побирается песней,
поет,
голодна и звонка…»
Мол, начинала Антонина Павловна с нуля: приехала в Москву из маленького уральского городка без денег, зато — с котом. Теперь это — знаменитый кот Пуфа, которого хозяйка берет на все публичные мероприятия, с ним же выступает на телевидении. Тем временем на экране мелькали кадры: Тонька со своим Пуфой, ей жмет руку не кто-нибудь, а президент страны — его собака теперь то ли книги читать стала, то ли тоже какие-то стихи разучила. Рядом с Тонькой сплошь серьезные люди в костюмах да при галстуках, а среди них — провались винно-водочный комбинат! — Сашка Соколов. Не может быть! Наверняка померещилось! Тут диктор предложил полюбоваться, как министр культуры вручает Антонине Соколовой — Соколовой, чтоб ей век водки не видать! — медаль за беззаветное насаждение культурных и гуманитарных ценностей.
Грянул торжественный марш. Раиса Петровна закричала и проснулась.
Трезвонил телефон.
— Алло, Рая, первый урок уже идет! Ты чего — проспала? — затараторила Галина Борисовна.
— Бат-тюшки мои, будильник вечером поставить забыла. Все из-за тебя! Еще по одной, еще по одной!
— Ой, перестань, никто тебе через воронку не вливал.
— Слушай, Галь, ты в курсе — Тонька, когда уезжала, кота взяла?
— При чем тут кот? — изумилась Галина Борисовна.
— Мне сон страшный приснился, — пожаловалась Раиса Петровна. — Э-э… про кота.
— Не знаю я, взяла — не взяла, какая разница? Уроки идут! Поторопись, пока с работы не выгнали! Кстати, говорят, сон с четверга на пятницу — вещий, то есть все сбудется. А сегодня пятница.
— Уже пятница? — обрадовалась Раиса Петровна. — Тогда вечером, как обычно, жду тебя, так сказать, на законную рюмку чая.
Она спешила в школу через заснеженный пустырь, больше всего напоминающий огромный чистый лист. Каждый день начинался с этого чистого листа. Глубокий снег не отпускал, хватал за ноги, но Раиса Петровна упрямо шла привычной дорогой, машинально пытаясь вспомнить, достаточно ли в холодильнике закуски.
© Юлия Шоломова
Иллюстрация Ю. Шоломовой
Добавлено 27 октября, 2021
Добавлено 10 апреля, 2020