Лёня не теряется в щекотливой ситуации.
Сегодня утром муж отнес ребенка из кровати прямиком в душ и велел быстро помыться. Сам же принялся пить кофе, будить меня, словом, заниматься разными важными делами.
Минут через пятнадцать папа вспомнил про сына, нагрянул в ванную и увидел, что ребенок сидит с мечтательным видом — даже голову не намылил.
Муж открыл рот, чтобы возмутиться, но Лёня встрепенулся и опередил:
— Папа! Ты почему еще не оделся?!
Папа растерянно заморгал, лихорадочно соображая, что ответить, ибо, в самом деле, из одежды обнаружил на себе лишь колоритные семейные трусы в синюю клеточку.
Вот так ловко ребенок сделал рокировку.
Теперь приходится включать хитрость, а в глубоком детстве многие проблемы Лёня решал радикально.
В тот день, когда ему впервые поставили прививку в поликлинике, малыш страшно кричал, оповещая прочих посетителей о несправедливости этого мира, а потом стащил из карточки медицинский полис и… съел его!
Конечно, я самоотверженно разжимала беззубые челюсти, пытаясь спасти остатки документа, и даже просушила дряблую бумажицу с дырой посередине. Тем не менее, когда в следующий раз предъявляла полис в регистратуре, сотрудница поликлиники посмотрела крайне укоризненно.
— Я стесняюсь спросить, что вы с ним делали!..
— Простите. В прошлый раз малышу поставили прививку… — Я скосила глаза на ничего не подозревающего карапуза в своих руках. — И за это он пытался съесть полис.
Сотрудница развеселилась и переключилась на виноватого:
— И правильно! Да, скажи? А то — ишь, повадились! Ути, какие у нас щеки… Ладно, давайте сюда вашу дырку от бублика. Вы остатки-то заламинируйте, пока номер просматривается. Чтоб в очередях за новым не стоять.
К счастью, встречаются в наших казенных учреждениях понимающие люди.
По всей видимости, далеко не всегда Лёне везет на таких.
Вчера перед сном он посетовал:
— Мне не нравится, что взрослые часто сами сначала говорят одно, а потом другое. Сами сказали, а когда начинаешь это делать — ругаются: зачем ты это делаешь? Делай другое! Мне это вообще не нравится! — Тут он обратил внимание на мое расстроенное лицо и успокоил: — На самом деле ты хорошая, нормальная и красивая. Ты всегда такая. — И вдруг свернул на совсем уж неожиданную тему: — У всех своя судьба. У тебя своя, у меня своя. У всех — даже у снежинок, деревьев и кустов. У всех и у всего в жизни своя судьба.
Я схватила первый попавшийся блокнот и принялась строчить.
Во-первых, не каждый день кто-то с такой уверенностью называет меня «нормальной», да еще утверждая, что я «всегда такая». А во-вторых, Лёня стремительно меняется. Скоро уже семь. В три года он увлеченно рассказывал, как и откуда появился в этом мире, и что делал прежде, а теперь уверяет, будто ничего не помнит до четырех лет:
«В четыре года я проснулся в своей комнате, пошел в гостиную, а там Лёва. Я решил с ним познакомиться, спросил: кто ты? Он сказал: твой брат. Тогда я спросил: а кто я? Он сказал: мой брат. Вот с этого момента я себя и помню. Потом я еще с тобой и с папой познакомился».
Благо, остались мои записи, свидетельствующие, что даже в маленький промежуток до четырех лет успевает вместиться большая и удивительная детская жизнь.